ДАМА С КОБЕЛИЯМИ

Монолог ещё не старой петербурженки.

У всех мужчин есть один недостаток. Или даже два. Вы знаете, я никогда не была сильна в математике.

Удивительно, до чего некоторые мужчины не приспособлены к жизни. До смешного доходит! Мой второй муж совершенно не умел настраивать пианино. Открывал крышку и буквально столбенел… Так и умер. Впрочем, я хочу рассказать совсем-совсем другую историю…

Это случилось в год 172-летия Мусорского…

Я, как блоковская Незнакомка, пошла в аптеку. Ночью. И знаете, получилось так забавно и символично. Совсем как в XIX веке. Такая, знаете, ночь, ледяная рябь канала, аптека. Улица, фонарь… Он подошел ко мне от фонаря. То есть буквально. Вот фонарь, он его зачем-то держал, так мило… Так вот, он отпустил фонарь и подошёл ко мне. Спросил о каком-то пустяке, вроде:
— Слышь, ты, у тя закурить не найдется?!
А я ведь не курю… Вернее курю, но дома, там, в подъезде. Вот. Он спросил о том, курю ли я. И как-то, слово за слово, мы разговорились. Альберт оказался чудесным собеседником, только пьяным. Он так искренне падал. Мне стало его жаль. Вообще, я думаю, если падшая женщина вызывает неприязнь, то падший мужчина вызывает жалость и желание… помочь… Как-то сразу я поняла, что Альберт — это мой крест. И я его понесла. Утром он так забавно торопился на работу… Как будто очень давно не был там… на работе. Конечно, заплатил. Обещал позвонить. Теперь я каждый год обязательно в этот день хожу в аптеку и каждый раз смотрю на наш фонарь… И верю в чудо. Знаете, я всегда верю в чудо, и чудеса случаются…
Словно сама судьба заставила меня в тот вечер выносить мусорное ведро!.. Я шла по Рубинштейна, загляделась на банановую кожуру, поскользнулась и упала в лужу. Я ведь, если что, могу и словцо крепкое ввернуть. Например, «подлец», «негодяй», «не сейчас», «баловник». Но тут упала и вижу — подходит интеллигентный мужчина и предлагает мне руку. Я сразу ухватилась за это предложение. А он поднял меня, обнял и говорит:
— Ой, я, кажется, вами испачкал своё пальто…
А я:
— Давайте я вам постираю. Только на улице, наверное, не очень удобно. Пойдёмте ко мне!
А он:
— Вы прекрасная, чистая женщина!
Лифт не работал, и мы пошли ко мне пешком… на второй этаж. По дороге мы обсудили последние новинки Мариинки, он высказал неординарные суждения о творчестве Ромена Ролана.
Всё было как в сказке: мы пришли ко мне, достали газеты из ящика, отперли дверь, вытерли ноги о тряпку — всего и не упомнишь.
Я спросила:
— Вы любите фортепьяно? У моих соседей дочь играет чудные гаммы!
Кажется, мы слушали Сибелиуса. Потом, как-то незаметно, перешли к Шуфутинскому… То есть вот только что был Сибелиус, а уж глядь — Шуфутинскый вовсю. Эти дивные романсы — «трында-тында-тында-тында…»
У него оказался чудный бас. А у меня оказался восхитительный коньяк…
Утром, конечно, заплатил. А вечером — он опять стоял на пороге! В руках бутылка шампанского и Башмет.
Но я уже была не одна. Я была с грузчиком. Решила отвезти рояль на мойку… Пришёл грузчик Чаадаев. А я как раз читала мемуары о его знаменитом предке! И хотя я вообще-то грузчикам не доверяю, но тут думаю: «Ладно! Пусть целует, стервец!» Чаадаев был внушительных размеров мужчиной, который с трудом помещался в шкаф. Он туда особо и не лез. Лез он совсем в иные места… Не заплатил…
Как и Иннокентий. Впрочем, о нём чуть позднее…
Но моей главной и самой сильной любовью, любовью всей моей жизни стал продавец арбузов Мамед-заде. При одном виде его арбузов меня бросало в жар.
— Ты такой красный, потому что такой спелий, — говорил он мне.
Ах, эти не забываемые ночи на арбузном складе!..
Потом была дикая, почти насекомая страсть к студенту Чеботарёву! О, она захлестнула меня прямо в спальне, куда студент Чеботарев привел меня, чтобы показать своё новое покрывало. Трое наших детей, последствия этой безумной ночи, пошли в своего отца, и тоже стали студентами. Где они сейчас? Быть может, в институте…
А Иннокентий… С ним было особенно сложно. Еще бы: я — филолог. Он — старший прапорщик с огромным военным опытом и потрясающим чувством юмора. Но обо всем по порядку. Итак, улица Рубинштейна, пивной ларёк, из-за которого появляются объятые жаждой глаза, которые я не забуду до конца жизни…
— Мадам-на! Нет ли, трёх рублей для защитника Родины-на?
Я была покорена. Военный красавец. Почти офицер. Почти белая кровь. В нём я сразу разглядела потомков тех офицеров, которые, не раздумывая, отдавали всё за бутылку.
Говорила в основном я, а он выразительно сопел. Как я его понимала! Галантный военный интеллигент, он не хотел перебивать меня, хотя наверняка мог многое рассказать о своей, полной опасности, жизни на продскладе…
А потом мы пришли на Аничков мост, и тут мне в голову пришла безумная идея! Плюнуть с этого моста! Мы плевали в Фонтанку до рассвета! А когда кончалась слюна, мы курили!.. Как это было прекрасно, как давно…
Сегодня я, пылая страстью, сидела дома одна. И вновь вышла на Рубинштейна в надежде встретить Его. Вот и Он. Темнокожий афроленинградец. Помните, как у Фета: «Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец…»
— Вы не подскажете, как пройти в кунсткамеру?
Сразу видно, любитель прекрасного. Пусть даже это прекрасное заспиртовано. Пойдёмте, милый эфиоп, я вам всё покажу!